Когда соприкасаешься со смертью, в глубине нашего естества рождается много тяжелых чувств. Отчаяние от потери близкого человека. И, как бы мы ни отбивались от него, – страх. Для большинства людей, которых бытийный человек обычно называет нормальными, смерть близкого – некий рубеж, за которым совсем другая жизнь, другое восприятие, метка в душе, приводящая в действие до того скрытые, спящие чувства и мысли. И еще смерть – проверка.
Трудно сказать, кто или что нас проверяет, у каждого подразумевается своя сила. А вот на что? Это каждый знает конкретно и точно наверняка. Все это болезненно и страшно. Я не уверена, что это всем нужно, и вообще – что нужно. Надо ли так воспринимать смерть, в какой-то мере привычную, неизбежную? Она – часть жизни, когда мы еще есть, потому что неизбежно становимся или свидетелями, или участниками. И она же завершает процесс нашего проживания, отпущенного нам в этом мире, и тогда нас уже нет.
А ведь, бывает, долгое время вплоть до зрелости или до случая человек об этом и не задумывается. Его жизнь можно назвать безмятежной.
Вот и я попала в число таких «счастливчиков». До срока я особо не брала во внимание присутствие в жизни смерти. Да, я сочувствовала родственникам умерших. Жизнь меня сводила и с обреченными, и я их жалела до слез. Я сохранила в сердце образы тех одноклассников, кому не повезло дожить до тридцати, а то и до двадцати. Но эти чувства были скорее светлой печалью. Они особо не меняли во мне ничего. Я думала, может, и к лучшему – поменьше негатива в жизни, побольше счастья и радости. Я воспитывала в себе восторженное восприятие жизни. Никогда не дружила с теми, кто мир воспринимал сквозь терзания и страдания души и плоти.
А настал день, когда я, что называется, вошла в пучину терзаний и мук.
Умерла моя мама. А я со своим поверхностно-оптимистическим настроем готова к этому не была. Я искренне верила, что она доживет до глубокой старости, потому что она ЖЕЛАЛА жить долго. Подсознательно я не верила, что этого достаточно, ведь одного намерения мало.
Накануне мне приснилось, что ее дом заливает вода. Она поднималась снизу, из-под земли. С мамой была моя младшая дочь. Мне снится, что дочь успевает выскочить из дома, а мама – нет. А раньше мне снилось множество толстых уродливых змей вокруг ее дома. Что-то было не так, и мое подсознание сигнализировало очень настойчиво, через сны, о надвигающейся беде. Но я не внимала.
Видать, я все же верила в благополучие мамы. Но моя дочь была более реалистичной. Она позвонила и сказала, что состояние бабушки ей не нравится. Она сообщила, что взгляд у нее «НЕ ТАКОЙ». И что она время от времени бледнеет, а губы ее синеют.
Месяц назад мать перенесла операцию, несложную, и перенесла ее довольно легко.
После этого разговора у меня внутри все болезненно сжалось. Мне бы прислушаться к себе и поспешить к матери, но я планировала поездку ко дню ее рождения. И отложила ее на четыре дня.
Четыре дня!
Еще после разговора с дочерью (мы по очереди находились возле мамы) я вдруг очень отчетливо вспомнила один эпизод, когда после операции мама уже начала довольно бодро ходить и мы вышли с ней в больничный сквер.
Цвели розы, простые, которые называют домашними, но которые сильно пахнут, благоухал жасмин. Мы остановились у кустов, и мама, наклоняя то одну, то другую ветку, нюхала цветы. Она их очень любила, как и все живое. И меня поразил ее взгляд в себя, куда-то еще, приблизительно можно его назвать отсутствующим, но я его определила как потусторонний и с ужасом отогнала эти мысли. Лицо ее светилось какой-то странной полуулыбкой, оно разгладилось, как бы помолодело, и я обрадовалась, посчитав, что мать явно выздоравливает.
Я до сих пор так и не могу понять и принять, почему через некоторое время спустя у нее случился инсульт. А меня рядом не было.
Ночью пошел сильный дождь. Перед рассветом я проснулась из-за тяжелого тоскливого чувства после сновидения о воде, заливающей дом мамы. Я старалась отогнать тягостные чувства, когда зазвонил телефон. Такие ранние звонки не предвещают ничего хорошего. Звонила дочь. Плача, она сообщила, что у бабушки инсульт. Мы немедленно выехали.
Я то плакала, то впадала в оцепенение. Где-то на полдороге сломалась машина. Мы бросились звонить, тогда мобилки были редко у кого, мама была еще жива, но дочь сообщила, что у нее начиналась агония, но она сумела ее преодолеть, надеясь дождаться и попрощаться со мной.
Я не знаю почему, но наша исправная машина вдруг сломалась.
Я, надеясь на лучшее, решила добираться попутками, а муж занялся машиной. Если бы проложить мой маршрут по карте Украины, вышла бы ломаная линия с отклонениями в стороны, но с конечной точкой моего детства. До нее я добралась затемно. Дождь наконец прекратился, но в безлюдности поселка я слышала падение капель с деревьев. Моя родная улица была со спуском в долину. Даже не дойдя до середины, я с пригорка увидела, что с маминой усадьбы сочится свет. Что-то холодное зашевелилось в моей душе. Я ускорила ходьбу, ноги скользили по грязи, в какой-то момент я угодила в вымоину и упала в грязь. А когда подошла ближе и увидела, что калитка и ворота открыты, все поняла. В прихожей сидели женщины с печальными лицами. Я не вошла, а втиснулась туда. Этот самый страшный момент в моей жизни я описать не берусь. Я просто ощутила, что значит выражение «горе придавило». А также – «мир опрокинулся».
Я попала под перекрестный огонь осуждающих взглядов. Среди знакомых лиц, которые, казалось, колышутся перед моим взором, были и незнакомые. Кто-то что-то говорил, а я, держась за стенку, подошла к ТОЙ ДВЕРИ.
Мама лежала на диване. Я подошла и так стояла, не в состоянии преодолеть ужас и постичь ее холодную неподвижность. Горе – сочетание многих эмоций и тяжелых состояний. Оно так давило, так давило!
А чувство вины – я ведь не успела к ней! – вообще вызвало у меня желание провалиться сквозь землю!
Но… время не повернешь вспять.
- Такая ее судьба, – сказала мне женщина, которая у изголовья читала молитвы. Она старалась утешить меня.
Я кивнула, но она, видать, прочитала в моем лице все, что я чувствовала.
- Я много лет хожу по людям и читаю возле усопших. Я не только утешаю тебя, но я убедилась – судьба действительно существует.
В это время пришла дочь. Когда мать начала странно дышать и кашлять, она все поняла и побежала вызывать «Скорую». Она не помнила эти минуты, возможно, она кричала, потому что прибежали соседи и ее увели. Это было вечером в половине девятого.
Я не успела как раз на то время, которое ушло, чтобы добираться на перекладных. Если бы наша машина не сломалась, мы бы успели, может, даже сумели бы что-то предпринять. Хотя позже, начитавшись медицинской литературы и консультируясь с невропатологами, я убедилась, что надо было лечить ее раньше. Обширный ишемический инсульт – почти всегда приговор.
А тогда моя душа не могла и не хотела принимать ужасный факт.
Следующий день мы с мужем были в проблемах и делах, связанных с похоронами. Я ходила по учреждениям, была в поликлинике, встречалась со многими своими знакомыми, одни меня вовсе не узнавали, а другие узнавали с трудом.
Одно из дел – выбрать место для захоронения и показать его мужчинам, которые копают могилы.
Я на всю оставшуюся жизнь запомнила те минуты. Мне показалось, что я провела на кладбище день. Солнце клонилось к заходу, когда я после беготни по чиновникам пришла туда.
Стояла тишина. Я бестолково ходила туда-сюда среди могил, а ноги путались в траве. Такая тонкая суховатая трава, как длинные зеленые волосы. Чуть не упала, дернув ногу из такого запутавшегося клубка. Что-то шло изнутри земли, какие-то волны жгли мне подошвы. Внутренним взором я словно видела под насыпями могил, под памятниками и крестами, покойников. На какое-то время я словно забыла, зачем пришла. Кружилась голова, и все вокруг расплывалось перед глазами, мысли путались, я словно куда-то переместилась. «Не знаю, как и быть, – вяло я думала. – Надо вернуться и спросить мать, где лучше…» И только подумав это, я с ужасом осознала смысл. Мне хотелось перестать чувствовать или вообще исчезнуть с лица земли.
Тут при входе на кладбище показались мужчины с лопатами, среди них и мой сосед, бывший одноклассник.
- Выбрала? Где?
Я словно очнулась. Махнула рукой в направлении свежих могил.
- Правильно, просто продолжим ряд.
Я кивнула и отправилась домой. Там были все те же женщины, возле них, сжавшись в комочек, сидела и моя дочь. Я прошла в комнату. Там горели свечи, все так же лежало тело моей мамы и монотонно звучал голос читающей «Псалтырь».
Я села рядом и заставила себя взглянуть покойнице в лицо. На нем застыло отчужденное выражение. Меня все время тянуло посмотреть в угол комнаты. Там стоял буфет, укрытый простынями, чтобы не было видно зеркал. А я все тянулась взглядом наверх, под потолок, чтобы обратиться к матери с просьбой о прощении, ведь я не успела к ней живой.
Я, помню, выла, как раненая волчица. И все тянулась взглядом вверх. Там, мне казалось, было нечто, оставшееся от матери и осознающее меня.
Похороны были как похороны. Все вернулись в дом, чтобы помянуть покойную, а потом разошлись, и мы остались втроем – муж, я и дочь. И я поняла, что не могу воспринимать дом без матери. Эта пустота была жуткой. Я обошла комнаты, и опять мне почудилось в большой, где она лежала, ее присутствие. Мы были в соседней, там и спать легли, на ту кровать, на которой она скончалась.
На третий день после похорон положено идти на кладбище с поминальным обедом.
Утром собрались подруги мамы, те, кто ее уважал и любил. Я зашла в комнату мамы, где в углу на газете лежали огурцы и помидоры. Нагнулась, чтобы переложить их в миску для мытья. И вдруг краем глаза заметила какое-то движение на фоне окна. Мелькнула мысль, что следом зашла дочь, но буквально через мгновение я оцепенела – возле маминой кровати серел силуэт, и я уже знала, чей. Я не то что не поверила своим глазам, я просто на какое-то время вообще перестала соображать, где я, кто я и что вокруг. Да и время вдруг словно застыло. Необыкновенная тишина ошеломляла.
Я очень медленно, словно боясь что-то вспугнуть, повернулась. Да, возле кровати стояла мать. В темно-сером дорогом платье, в котором ее похоронили. У нее не было черных вещей, и не приготовила она их, потому что ничего раньше не предвещало беды. Она была молодой в душе, возможно, ей казалось, что рано готовиться к смерти.
То, что я видела, вроде и было человеком, но… я сразу поняла – это ее изображение. Силуэт был как бы соткан из серого тумана, легкого, местами слегка отливающего какими-то нитями посветлее. Лицо, руки тоже были туманными. Но… я каким-то образом узнавала и голубые глаза, и розовые щеки, и белые, с легкой краснотой, кисти рук. Их она сжимала под грудью, а лицо выражало недоумение и ошеломленность. Она словно почувствовала мой взгляд, и ее взор обратился ко мне. Сразу же ее фигура начала словно таять и через секунды две исчезла.
Я выскочила во двор. Не знаю, что было на моем лице, но все бросились ко мне. Меня трясло и начало знобить. Интересно, что никто ничего не спросил. Через минут двадцать мы отправились на кладбище, и лишь потом я все рассказала мужу.
- Нервы! – объяснил он.
А я, придя в себя, проанализировала и свое состояние, и обстоятельства. И поняла, что столкнулась с чем-то необычным. А, может, и обычным, только для живых невидимым.
Следующие дни я помню смутно. Помню, что цвело и пело лето. Гроза как пришла, так и ушла, и снова установилась ровная спокойная погода. При такой мама чувствовала бы себя прекрасно, она, как и я сейчас, реагировала на резкие ее изменения.
В ее тумбочке я нашла банку кофе, почти полную, только сверху была ямка, оставленная ложкой. Она выпила из этой банки одну чашку любимого напитка.
- Приехали врачи и запретили ей пить кофе, – с горечью сказала дочка. – А давление-то у нее низкое.
И я поняла, что случилось. Мама была гипотоником много лет. Бывало, давление падало так, что приходилось вызывать «Скорую». Когда-то давно работавший в районной больнице невропатолог, отличный врач, царствие ему небесное, посоветовал маме постоянно пить кофе. По каким причинам она послушалась врача на этот раз?
На девять дней мы ее помянули. Собрались старики и старушки, пришли мамины подруги. Мне было невыносимо тяжело. Каюсь, но подруг матери мне было видеть нелегко. Сейчас из них никого уж и не осталось.
Уставшие, мы легли, и муж сразу же уснул, ведь основное бремя забот легло на него. А я смотрела в окно, куда светила полная луна, и понимала, что вряд ли усну. И еще я с горечью думала, что сегодня маме исполнилось бы семьдесят два, и как дико странно, что буквально десять дней назад я с радостью планировала, как мы отметим эту дату. Вот уж пути Господни неисповедимы!
А комната была наполнена призрачным светом. Мир продолжал свой цикл, все было, как было, как было и много лет до этого. Я чувствовала себя на пороге ужасных перемен. Я прикрыла глаза, и мне представилось, что я одна стою на краю пропасти, спиной к темному ее жерлу. Шаг отделяет меня от этого ужаса. А раньше на этом месте стояла мама, а перед ней бабушка. Где-то в тумане передо мной – мои дети, и мне невыносимо знать, что и они когда-то окажутся на моем месте. Шаг этот – у кого в два-три десятилетия, а у кого-то больше или меньше – для Вселенной – всего лишь мгновение, часть мгновения. Но и она, и все Высшие Силы знают наши мысли и чувства, взвешивают поступки. А куда мы делаем этот шаг?.. Сложно сказать. Можно предположить, что он – в никуда. Или в небытие. Или – в неведомые нам миры. Какие-то сферы, где все по-другому. И от того, что привычное наше бытие прерывается, нам так страшно. Еще и телесные мучения. Большинству людей уготован уход именно через них. Счастливчики умирают неожиданно, быстро, от глубокой старости и без мучений.
Я открыла глаза. Почему-то в комнате стало светлее. Намного светлее. Предчувствуя что-то, я побоялась даже шевельнуться. Даже скосить глаза и осмотреться. Стало как-то необычно тихо, словно окна дома сделались звуконепроницаемыми. Я сообразила, что свет льется откуда-то из угла, а не из окна. И он не лунный – холодный и дымчатый, а теплее, золотистее, что ли.
Я скосила глаза, не в состоянии пошевелиться. Действительно, легкое, мягкое сияние исходило из угла, где стоял маленький столик. Я двинула головой, странно тяжелой. На столике, вернее, над ним, в нескольких сантиметрах солнечными нитями светилось нечто веретенообразное, высотой сантиметров 15-20. Мне казалось, что оно быстро вращается, но это не точно, поскольку переливались и перемещались эти золотые тоненькие нити, как бы наматываясь на веретено. Постепенно свет терял свою силу, все померкло и исчезло. Я лежала, как холодная статуя, и точно знала, что это мама попыталась как-то связаться со мной, хотя это слово не передает значение того, что случилось. Я чувствовала, что причина – и то, что мы не простились, и то, что множество проблем в наших сложных отношениях осталось нерешенным. Целый узел всяких проблем, событий и невысказанных мыслей… А у матери была очень сильная психическая энергетика. Она, если бы не случившийся перепад температур, могла бы еще жить и жить. Если, конечно, судьба…
Так ли это? Ведь говорят, что человек рождается и заодно рождается его смерть. Что каждому отмерен его срок, не больше и не меньше.
Не выходит ли из этого, что бесполезно лечиться, вести здоровый образ жизни, мечтать жить долго и продуктивно?
Мой свекр пил всю жизнь по-черному и никогда тяжело не болел. Дотянул до восьмидесяти. А отец подруги занимался бегом, не пил, не курил, обливался холодной водой и правильно питался, а умер молодым. Таких примеров множество. Но много и противоположных. А что, если бы мой свекр еще и занимался бы собой? Возможно, он дотянул бы и до ста. Как старшая сестра моей бабушки, прожившая при своем уме и довольно бодро сто шесть лет.
Но не об этом речь.
Последующие три года были для меня сущим адом. Я не была готова к уходу матери. Она мне постоянно снилась, и если бы снять эти сны, то мало кто смог бы досмотреть их до конца. Я казнила себя за то, что не успела к ней. Вспоминала, что, как и когда я ей говорила. Мелкие недоразумения и обиды. За то, что не убедила ее лечиться. И не убедила пойти в поликлинику. И так далее. Я молилась за нее и плакала. Результат не заставил себя ждать. Я начала тяжело болеть.
Позже я подумала, что своих детей я подготовлю к такому. Все равно это неизбежно, а то, что я пережила, и врагу не пожелаешь.
Последний сон о матери был таким: она идет по дорожке среди вишен, а я смотрю вслед. Вдруг она оборачивается и я вижу, что под платком у нее нет лица. Просто пустота. Никакого страха я не испытала. А наутро в полудреме, когда все остро чувствуется и многим открывается истина, я поняла, что мамина душа снова на Земле.
Конечно, она и бабушка, царствие им небесное, иногда мне снятся, но уже как воспоминание. За бабушку не знаю, но вот мамина душа уже где-то среди нас…
Лара Росса
г. Киев
Е-mail: Lara-rossa@mail/ru
Метки: Лара Росса , №16/2010